Михайлов Антон - Синяя Дорога
Антон Михайлов
Синяя дорога
Шарики строили в ряд, полные бессилия они падали на ступени внизу. Они
обожали падать, какая чудодейственная лёгкость царила где-то рядом,
как-будто ощущение маленькой иголочки с остро-жёлтой улыбкой! Некоторые из
них, вслушиваясь в тишину, влюблялись в тёмно-холодные прикосновения с
наивно-прохладными ступенями. Они удивляли своими резвыми пассажами: то
вознесутся вверх на качелях весны, то на одном свободном вздохе встретят
песок морского дна. Они напоминали чёрно-белые клавиши, бегущие,
тревожно-бессонные, пенно-бурные. Они окрашивали кисть чувством, к вечеру
- разноцветным, утром - хрустальным. Блистательные пальцы, тонкие струны
души, длинные, плавные, загадочные линии, взлетающие от восклицаний...
Вечная дорога, болтовня часов в углу. Эти создания лишены сна, круговая
весна, бегущие стрелки, пустая сладость, взволнованные голоса. А когда они
умирают они шепчут о счастье и начинают вновь свою последнюю песню о
водяных лилях и васельках. Утешает и усыпляет... Один сказочник рассказал
им историю о вечном поле забвения, населенном тысячами маков, красных,
нежных, переливающихся на солнце. Вы не встречали его, у него ещё нет
имени, - его стёрло время, как вода стирает скалы...
Мы шли по синей дороге, я и он. Я помню тысячи жужжащих насекомых, их
крылышки были оранжевые. Они все были больны боязнью света, и пытались
спрятаться у меня в ушах. Некоторые целовали мои губы. Справа стояли
вечно-жёлтые горы, одинокие, безмолвно-пустынные. Я даже помню как солнце
смеялось над ними, - оно заливалось от хохота, двигаясь маленькими шажками
по ярко-зелёной простыне. Горы же мечтали ходить. Он хранил тишину и
изредка танцевал, музыка же жила где-то рядом, плавно касаясь моего плеча.
В те мгновения я замирал, и насекомые, настороженные, вылезали из моих
ушей, вопросительно шевеля своими усиками. Я грациозно открывал рот,
показывал красный язык, и наблюдал как они застывали в восторге. Не берусь
сказать где было в те мгновения время, - долгие дни были навеяны запахом
безвременья. Моего спутника это, по-видимому, мало беспокоило, и он
продолжал свой путь, легко ступая на сверкающие синие камни. Он искал
забытую всеми бабочку...
Далеко, в стране чёрно-белого счастья, где на бесконечной плоскости,
раскрашенной в чёрно-белые квадратики, в танце вечного двигателя забвения,
вырисовывая круги, танцуют пары, опьянённые далёкими, волнистыми звуками
тишины чёрно-белых клавиш, некто крикнул пронзительно моему спутнику в
ухо: "Её крылышки стали голубыми, её обнимает сладострастный снег..." Он
изящно улыбнулся, его зрачки забегали, и он провалился сюда, в
разноцветье. Кто-то крутил калейдоскоп, а он летел. Картинки мелькали,
цвета расстворялись в сахарном пространстве, а в конце была видна лишь
отдалённая вспышка света. С того времени его шаг стал лёгким, скользящим,
и камни его слушались. Иногда я вторил ритму его шагов, но всего-лишь на
несколько бессвязных мгновений, а затем понимал бессмысленность,
чувствовал холод и прекращал. Глаза же устремлялись вниз, где в тумане
непостижимых метаморфоз, живые и по-странному белоснежные камни нежно
приглашали ноги незнакомца на танец. Тепло ног касалось этих
животрепещущих камней, растопляя цепи их существования. Вкус счастья
пленил их на несколько недолгих тактов прозрачного танца, и со следующим
шагом в каждом из их синих кристаллов я видел застывшие слёзы. Я глупо
улыбался, в то время как изнутри прорывался крик ребёнка, крик,
погребённый в
